Общество «Четыре искусства» объединило многих бывших участников «Мира искусства» и «Голубой розы». Члены группировки работали в Москве, где в 1925, 1926 и 1929 годах были организованы их выставки, и в Ленинграде, где в 1928 году они также представили одну экспозицию. Создатели объединения полагали, что для внедрения искусства в жизнь необходим синтез четырех видов пластического искусства (живописи, скульптуры, графики и архитектуры). Среди лидеров общества фигурировали живописцы К.С. Петров-Водкин, М.С. Сарьян, П.В. Кузнецов и др.; скульпторы А.Т. Матвеев, В.И. Мухина и др.; графики В.А. Фаворский, А.П. Остроумова-Лебедева и др. Помимо них в группировку входили архитекторы И.В. Жолтовский, А.В. Щусев, В.А. Щуко, А.И. Таманян, а также Эль Лисицкий.
В конце 1920-х годов объединение подвергалось возрастающей критике со стороны художников, позиционировавших себя в качестве «левых» или «пролетарских художников». В дальнешем общество влилось в АХРР.
Источник:
«Четыре искусства» // Виртуальный ресурс Художественная энциклопедия.
Искусство в массы, №3-4, 1929, с.52
Если в литературе писателю или поэту свое классовое лицо скрыть почти невозможно, то в области изобразительного искусства при умелом содействии наших критиков-эстетов, набивших свой нос на всякого рода запахах, это лицо всячески маскируется разными эстетическими измышлениями. Критика оправдывает все под благовидным предлогом «формальных исканий» для отвода глаз от действительного назначения искусства.
В наше время происходят бои на фронтах изо-искусства. Лицо друзей и врагов все более и более выявляется. Выпадают из общественного кругозора (не криткков-эстетов, а массового зрителя) не только отдельные художники, но и целые общества.
Общество «4 искусства» относится к числу тех, которые все более и более изолируя себя от общественного влияния (не специальной критики, а массового зрителя), становятся узко цеховой, с чертами аристократической обособленности (берегут себя от всяких, не только художественных, но и политических влияний) организацией.
Характерным признаком последней выставки «4 искусства» является значительное усиление мистического и беспредметного крыла общества. Туда влились Романович и Рындин, что является органическим дополнением к тенденциям, которые в «4-х искусствах» представляли Давидович и Мидлер. Эти тенденции - жрайний индивидуализм. От их работ несет мистическим бредом людей, отгораживающихся от нашей действительности. В их работах и намека на живой образ нельзя найти. Полное отсутствие контуров и рисунка предмета. Какая-то боязнь локальной (местной) окраски предмета, дачи взаимоотношений и характеристики предметов. Талантливость этих художников в том и заключается, что они умело изображают свою оторванность от жизни; этот нигилизм им нравится, и они его искренне передают. Все средства живописца целиком подчинены их основному настроению безрадостности и тусклости.
Эти настроения в «4-х искусствах» становятся несомненно доминирующими.
Даже такой бодрый мастер как К. Н. Истомин, давший на предыдущих выставках ряд чрезвычайно смелых и крепких по выполнению пейзажей, на этой выставке обнаруживает признаки усталости и даже разочарованности. Он выставил работы с устало и робко выраженными пространством и формой. Почти во всех работах не чувствуется условий, в которых протекает действие (погода, освещение и др.). Сам тип человека в них лишенный действия, вялый. Этот момент характерен для всей выставки. Все лица в портретах скучающе вялые, все фигуры обреченные. Бруни, не боявшийся раньше контурности и характеристики, теперь мало чем отличается от Давидовича, ибо не разберешь, где что. Большой сдвиг в этом же направлении сделал и Сарьян. Он в Париже значительно обезличился. Работы его стали холодней и безразличней. Вместо прежних, четко выраженных восточных мотивов, теперь появилась какая-то нейтральность и хорошенько не разберешь, где это писано. Те же усталые взгляды в лицах, та же потеря контурности и местной окраски. Небольшое исключение из общего числа участников выставки составляют Петров-Водкин и А. Ракельян. Во-первых, они берутся за советские темы. Следовательно, они к ним тяготеют. Во-вторых, что очень существенно и вытекает из тематической обусловленности, они рассчитывают в своих работах не на «тонких ценителей упадочности», а на рядового зрителя. Поэтому они наделяют свои картины всеми признаками, которые делают их понятными (как предмет или явление) для многих. У них появляются контур, характеристика предметов и людей и т. д. Все это, конечно, не понижает их качества, а значительно повышает на ряду с другими участниками выставки.
В отделе графиков, работающих для книги, все обстоит лучше. Они связаны с заказчиком, темой и читателем. Это толкает их на правильный путь художникаремесленника, отвечающего за свою продукцию и испытывающего на себе общественную критику.
Каков итог этой выставки?
Во-первых, эта выставка подтверждает, что художники, которые не черпают свои силы из действенных общественных побуждений, неизбежно будут увядать. Для них формальный или, вернее, псевдо-формальный уклон неизбежен, как единственный выход для своих творческих устремлений. Единственный потому, что не восприняв новой жизни и не желая говорить откровенно о своих истинных идеалах, художники «4 искусств» вынуждены ограничиваться или лирическими намеками, или беспредметничеством. При этом охват предметов и явлений должен все время сужаться. Псевдо-формальный потому, что не подходя вплотную к натуре, не проверяя своих приемов в передаче такого количества признаков предмета или явления, которые делали бы вещь понятной для многих, эти художники, думая, что они изобретают, на самом деле часто засоряют традиции изо-искусства.
Очень характерно, что даже пейзажи, которые одно время давали выход художникам, не желавшим писать тематические произведения, стали художникам «4 искусств» не милы.
Не чувствуется увлечения природой и ее проявлениями, и в них (пейзажах) стали ограничиваться полунамеками формально-эстетического порядка, смысл которых доступен для очень изощренных эстетов-любителей.
Общество «4 искусства», поставив своим девизом борьбу за качество и новый стиль, в пределах узкой цеховщины и полнейшего игнорирования общественно-политической установки страны Советов, спекулирует этим, выдавая свои достижения за универсальное качество и метод. Качества внесоциального и внеклассового нет. То, что годится для художников, оберегающих себя от советских влияний и годами варящихся в среде выходцев дворянско-помещичьего сословия и берегущих все признаки искусства этого разложившегося сословия, — не годится для широкой советской общественности, которая ведет борьбу с индивидуализмом в литературе, в искусстве с его вредным влиянием на молодое поколение художников.